Человеческая природа такова, что многие пытаются друг друга перевоспитать, но не понять. А я просто решила стать им на пару часов, приблизиться к его образу настолько, насколько это возможно, потерять своё лицо, лишь бы понять, какая сила этим человеком движет и почему он всех отвергает.
Подразумевая, что мой эксперимент продлится пару часов, я никак не ожидала, что он затянется на двое суток. Остановиться и перестать грубить всем в лицо оказывается сложнее, чем кажется. Когда ты, правда, без купюр орёшь ни то, чтобы матом, а рубишь правду-матку, что человеку нечего сказать в ответ; когда ты отключаешь связь с космосом и начинаешь принимать сигналы из-под земли, ты становишься настолько одержимым, что ответить что-то вразумительное на вопрос твоих окружающих становится крайне сложно, вместо этого из твоего рта вылетает куча словесного мусора, который не скажет, пожалуй, даже портовый моряк, ибо настолько это мерзко и отвратительно.
Заразившись капелькой безумия, ты начинаешь поддаваться азарту, внутри тебя агрессия питается твоим же азартом, и тебя не может отпустить. За это меня прозвали самой лучшей копией, которую было бы сложно отличить от оригинала, если бы не видели наши лица. Кое-как остановившись и придя в себя, я испугалась того, какие демоны живут внутри меня. Как часто мои фразы совпадали с фразами того, кому подражала, как наш ход мыслей был идентичен и сливался в одно целое. Перечитывая и прослушивая то, что произошло за эти два дня, со стороны, уже после всего, не знай я, что это была я, я бы никогда не поверила в то, что это мои слова и мои поступки, я перешагнула грань допустимого и подверглась настоящей одержимости.
После этих баталий, когда все ушли, я сказала ему, что он чудовище. Если он этим живёт, а не защищается от внешнего мира, то от него стоит держаться подальше, он уже потерян для общества, и самого себя в том числе. Я видела в его глазах, как он теряет своего единомышленника, а я отдала ему честь и была такова, попросив больше меня не беспокоить до тех пор, пока в его мозгу что-нибудь не перевернётся и не встанет на место.
Подразумевая, что мой эксперимент продлится пару часов, я никак не ожидала, что он затянется на двое суток. Остановиться и перестать грубить всем в лицо оказывается сложнее, чем кажется. Когда ты, правда, без купюр орёшь ни то, чтобы матом, а рубишь правду-матку, что человеку нечего сказать в ответ; когда ты отключаешь связь с космосом и начинаешь принимать сигналы из-под земли, ты становишься настолько одержимым, что ответить что-то вразумительное на вопрос твоих окружающих становится крайне сложно, вместо этого из твоего рта вылетает куча словесного мусора, который не скажет, пожалуй, даже портовый моряк, ибо настолько это мерзко и отвратительно.
Заразившись капелькой безумия, ты начинаешь поддаваться азарту, внутри тебя агрессия питается твоим же азартом, и тебя не может отпустить. За это меня прозвали самой лучшей копией, которую было бы сложно отличить от оригинала, если бы не видели наши лица. Кое-как остановившись и придя в себя, я испугалась того, какие демоны живут внутри меня. Как часто мои фразы совпадали с фразами того, кому подражала, как наш ход мыслей был идентичен и сливался в одно целое. Перечитывая и прослушивая то, что произошло за эти два дня, со стороны, уже после всего, не знай я, что это была я, я бы никогда не поверила в то, что это мои слова и мои поступки, я перешагнула грань допустимого и подверглась настоящей одержимости.
После этих баталий, когда все ушли, я сказала ему, что он чудовище. Если он этим живёт, а не защищается от внешнего мира, то от него стоит держаться подальше, он уже потерян для общества, и самого себя в том числе. Я видела в его глазах, как он теряет своего единомышленника, а я отдала ему честь и была такова, попросив больше меня не беспокоить до тех пор, пока в его мозгу что-нибудь не перевернётся и не встанет на место.