За окном была пурга, я ехала, уткнувшись в окно, на переднем сидении и пыталась расфокусироваться на фоне нескончаемого калейдоскопа снега. Я вглядывалась в тёмный лес, который сопровождал нас всё это время вдоль дороги, пыталась увидеть зайца или лису, а лучше медведя, старалась не пропустить ни одной машины съехавшей в кювет, иногда впопад или не очень отвечала сестре на её вопросы и тешила тоску на душе.
Было хорошо оттого, что я еду домой после этих изнурительных новогодних каникул, которые удались совсем не так, как я предполагала, сердце билось от радости, что через пару часов я увижу улыбающуюся матушку, вскину руки кверху и начну ей быстро-быстро жаловаться на то, как нас встретили на отдыхе и как накрыли стол на Новый Год; и было плохо оттого, что я жалась в самый угол сиденья, дабы ощутить свой личный уголок в жизни не только физически, но и морально: я привыкла к тому, что всегда есть друзья, соратники по идеям, любимый человек, которые ждут меня, к которым я иду после того, как обниму и пожалуюсь матушке, и говорю им, как хорошо я провела отпуск, что на самом деле всё было не так плохо, как я расписывала это десять минут назад в коридоре для мамы. И даже если эти люди находились за тысячи километров от меня, я чувствовала тепло от их сердец и фигуру, которую они образовывали вокруг меня, - мой угол.
А колёса продолжали нести меня домой, но свой угол я потеряла. Он разрушался в течение всего прошлого, ушедшего, года. И от того душу поедала страшная щемящая тоска. Потому приходилось дальше утыкаться в окно, пытаться расфокусироваться на фоне нескончаемого калейдоскопа снега, вглядываться в темноту между заснеженных елей и временами впопад или не очень отвечать на вопросы сестры.